Мусенок. -- Будете
наказаны! Строго!
Понайотов уже уснул, но ухмылка шевельнула его губы: "Не за то отец
сына бил, что он воровал, а за то, что попадался..."
Услышав, как удалился негодующий Мусенок, майор, стукая себя по рту
кулаком, произнес:
-- Сон нарушил, идиот, как там тебя? -- спросил из-под шинели.
-- Шестаков.
-- В порядке наказания подмени телефониста, потом на кухню --
отъедаться. И что это, ей-богу, такое, чуть чего -- воровать,
-- Социалистическое добро нерушимо! -- подхватил телефонист, копируя
начальника политотдела, и майор смолк, уснул, видать.
Надев привычные вязки от трубок телефонов, солдатик Шестаков метал
ложкой супчик, стараясь не бренчать котелком, мочил в хлебове сухарь и
радовался удачному завершению лихого дела.
Кухня надоела Лешке быстро -- каторга, да и крепче он себя
почувствовал, головокружение прекратилось, искры из глаз перестали сыпаться,
шум в ушах приутих. Явился на наблюдательный пункт, к майору уже человек
человеком: ботинки зашнурованы не через дырку, обмотки плотно, даже форсисто
сидят на голенях, гимнастерка постирана, с подворотничком, туго подбит,
подпоясан боец, на левой стороне груди медаль, боевой орден, на правой
значок гвардейский алеет.
-- Ну вот и славно! Вот и хорошо! -- Зарубин знал, что боец этот будет
верный и преданный делу. Если бы тогда дать его Мусенку схарчить, пропала бы
еще одна, уже бессчетная человеко-единица на фронте. -- На гражданке
связистом были?
-- Да, товарищ майор.
-- Поэтому к Щусю не отпущу. У меня связистов не хватает. Не больно-то
на эту должность стремятся.
Скоро майор выделил Лешку: проворен парень, слух хорош, память острая.
Посадил его рядом с собой на телефон в штабе полка. Понайотов, работающий на
планшете, протянул портсигар -- из дружеского расположения.
-- Не курю. Мать за меня накурилась.
-- Отцепите орден. И медаль тоже отцепите. Бумаги какие, книжку
красноармейскую -- все здесь оставьте, -- приказал Понайотов.
-- Хорошо.
-- И вот что, Шестаков, -- вступил в разговор Зарубин. -- Если мы
доберемся до того берега без связи -- толку от нас никакого. Стрелять без
связи мы еще не научились. А радиосвязь наша... Э-эх! Да и радист-паникер
утонет и рацию утопит.
-- Товарищ майор, опыт в таких делах -- какой опыт? На севере я вырос.
С детства на воде. Вот и посоветую: как и во всяком трудном деле, понадежней
подберите людей, пусть теплое белье с себя снимут, но не бросают, сдадут
пусть старшине. Так. Сапоги и ботинки тоже надо снять. Но как без обуви
воевать? Прямо не знаю. Вы, товарищ майор, диагоналевую гимнастерку смените
-- намокнет -- рукой не взмахнете... Всего не предусмотришь, товарищ майор.
В кашу, главное, не лезьте -- схватят, на дно утянут.
-- А ты что ж...
-- Мне, товарищ майор, придется отдельно от вас. Со связью надо
отдельно.
-- Делайте, как лучше.
-- И машину мне надо.
-- Зачем? -- уставился Понайотов.
-- Лодку надо раздобыть. Подручные средства -- это несерьезно. Река
большая. Вода осенняя. Катушку со связью можно использовать вместо кирпича
на шее.
-- А если лодки не будет? -- построжел Зарубин.
-- Тогда безнадежно.
-- Ну, а другие? Другие части как же на подручных собираются? --
спросил Понайотов, пристально глядя на солдата.
-- Они погибнут. Доберется до цели самая малость. Кто везучий да кто
ничего не понимает. Только сдуру можно одолеть такую ширь, на палатке,
набитой сеном, или на полене. Памятки солдату и инструкции о преодолении
водных преград я читал, их сочинили люди, которые в воду не полезут. Ничего
не выйдет по инструкциям. Ну, я пошел. К вечеру, может, управлюсь.
-- Давайте, Шестаков, давайте, -- в голосе майора сквозило смятение.
Многие, и он тоже, не до конца сознавали серьезность операции. Правый берег
так близок, день такой мирный, задание такое простое: переправиться,
закрепиться, прикрыть огнем пехоту...
По обережью реки, по уже прореженным военной ордой лесам и кустарникам
рассредоточилась туча людей, но плавсредств около войска почти не видно.
Снова надежда на
