не могли отпечатать листовки, доставить их на
аэродром и загрузить в самолет, значит, подготовили агитационную продукцию
заранее -- какой все же предусмотрительный народ -- немцы!
Тимофей Назарович обрадовался сумкам с медикаментами и развел руками на
предмет -- "развертывать медпункт".
-- Где и чего развертывать-то? Тем более что сейчас непременно налетят
самолеты.
И только он так сказал, вдали, за бугром высоты Сто, в небе,
запорошенном поднявшейся копотью и пылью, мощно загудело, в прахе том, с
земли поднявшемся тетрадными крестиками, обозначились самолеты. Тимофей
Назарович собрал свои недосохшие пожитки, юркнул в нору. Феликс еще
посмотрел на самолеты, грузно перевалившие за реку, где по ним замолотили
зенитки и более уж не умолкали до конца бомбежки. С чистого края неба
самолеты пошли над рекою в пике, высыпали бомбы, и те, что разрывались на
каменном берегу, звучали особенно резко, клубились ядовито-красным огнем,
разлетались белой окалиной камни, вмиг отгоревшие в известку. Белое крошево,
долетая до середины реки, с шипением бурлило и трескалось, большинство же
бомб угодило в овраги, эти грохоту давали мало, зато землю раскачивали, что
зыбку, высоко выбрасывало из расщелин сухие комки. Пыль, тоже рыжая,
смешалась с темной завесой дыма, и над плацдармом уже весь день, не оседая,
висел грязновато-бурый занавес, сквозь который едва прожигался мерклый
желтышок солнца.
С этого дня, с этого полуденного часа, самолеты противника почти не
покидали небо над плацдармом. И всякий раз, будто парнишки, опоздавшие к
началу драки, на ходу поддергивая штаны, появлялись советские истребители,
храбро бросались вдогон фашистским бомбовозам, строчили по ним, взмывали
вверх, кружились и, возвращаясь за реку, непременно покачивали над
плацдармом звездными крыльями, все, мол, в порядке, родные наши товарищи,
отогнали мы врага, поддали ему жару и пару.
Батальон капитана Щуся рассредоточивался по оврагам и закреплялся.
Разведчики выяснили, где он, батальон, есть, какого места достиг без боя,
скрытно проникая в глубь обороны противника, устанавливали связь хотя бы с
помощью рассыльных со штабом полка и подбирали отделения -- остатки взводов
и рот, бойцов, что потерялись, отстали, заблудились ночью.
Нашли и роту Яшкина, остатки ее, восемнадцать человек. Володя Яшкин, за
ночь постаревший лет на двадцать и еще больше исхудавший, черный, со
слезящимися, красными глазами, потряхивал головой, при этом все время что-то
у него дребезжало в нагрудном кармане.
"Часы, -- и показал на вырванный осколком мины клок гимнастерки, -- в
часы угодило", -- и только после этого доложил, что задание выполнено. Рота
Яшкина продержалась до переправы, но взвод разведки не спасла, от него
осталось человек пять; в роте Шершенева тоже не больше десятка бойцов
уцелело. Сам Шершенев тяжело ранен, а его, Яшкина, и черти не берут. Попив
родниковой воды, Яшкин, словно просыпаясь, огляделся, еще раз приложился к
котелку, допил воду -- видно было, как освежается испеченное чрево человека
холодной, чистой водицей. Даже есть не просил Яшкин, ничего не просил. Он
посидел на окаменелом комке глины и, запьянев от родниковой воды, неожиданно
скосоротился:
-- Если мы так будем воевать, нам людей до старой границы не хватит. --
И тут же закатился за ком глины, свернулся в комочек.
Щусь прикинул Яшкина телогрейкой, рявкнул на кого-то, угоняя подальше,
долго глядел, как из широкого устья оврага, заткнутого белым помпоном
тумана, возникают и устало бредут люди, полураздетые, без оружия и
боеприпасов. По приказу комбата и ротных командиров людей заставляли
вернуться на берег, взять оружие и патроны у мертвых, достать со дна реки,
украсть, раздобыть какими угодно способами боевое снаряже- ние -- батальон
не богадельня, ему нужны боеспособные люди, но не стадо безоружных баранов.
С того памятного дня, с первого, незабываемого дня на плацдарме
началось воровство оружия, боеприпасов и псего, что плохо лежит. Пойманного
лиходея стреляли тут же, на месте действия, но воровство не унималось. С
прибытием на плацдарм
