-- на самом краю правого фланга плацдарма и, вероятно, его-то правый фланг в
первую очередь и шуранут немцы -- чтобы не дать расширяться плацдарму за
речку Черевинку. Пехоту же, просачивающуюся по оврагам, немцы всерьез не
принимают, знают, что с боеприпасами там жидко, и вообще, немцы, кажется,
собою довольны -- считают переправу сорванной и скинуть в воду жиденькие
соединения русских собираются, как только отдохнут-передохнут.
-- А нам бы баркас, барка-ас к берегу просунуть! -- простонал
Бескапустин. -- В нем наше спасение. Что мы без боеприпасов? Прикладами бить
врага лишь в кино сподручно.
-- Ваш сержант Бога молит о тумане, коммунист, между прочим, и потому
его молитва действенна.
-- Ой, майор, майор, шуточки твои... Как бы тебя на ту сторону
отправить?
-- Это исключено. У меня в полку нет заместителя, я сам заместитель. Да
и плыть не на чем. Говорите наметки на карте. Сигналы ракет те же? Я должен
знать, где сейчас наши.
Бескапустин передал данные, в заключение фукнул носом:
-- Как это не на чем плыть? У вас же лодка!
-- О, Господи! Лодка! Посмотрели бы на нее...
-- А, между прочим, почти все наши славяне о ней знают -- это такая им
моральная поддержка.
-- Ладно, полковник. Как Щусь? Как его группа?
-- Там все в порядке. Там задача выполняется четко. В это время в том
месте, откуда говорил полковник Бескапустин, поднялась пальба, сыпучая,
автоматная. Но щелкали и из пистолета, ахнул карабин.
-- Стоп! Не стрелять! Что за банда? -- забыв отпустить клапан трубки
телефона, заорал Бескапустин, -- фашистов тешите? Темно! Темно! А нам
светло?! Докладывайте!
Телефон замолк. Не отпуская трубки от уха, майор попросил развернуть
ему карту и посветить фонариком. И хотя свет фонарика только мелькнул, тут
же на берег с шипением и воем прилетело несколько мелких мин, часть из них
разорвалась в воде, пара, по-поросячьи взвизгнув, жахнула на камнях, и
какому-то стрелку до крови рассекло лицо каменной крошкой, работать-то все
равно надо было.
-- Осторожнее с огнем, робяты! -- предупредил Финифатьев. -- Не сердите
уж его, окаянного. Он и без того злобнее крысы...
Неловко ворочаясь в щели, тыча пляшущим циркулем в намокшую карту,
майор производил расчеты. Мансуров с тревогой наблюдал, как подсыхает, вроде
бы меньше делается лицо майора, под глазами, над верхней губой и у ноздрей,
на лице уже и земля выступает.
"Пропадает Александр Васильевич... пропадет, если застрянем здесь..."
Набросав цифры расчетов на розовенькой, тоже мокрой бумажке, майор
бессильно отвалился на земляную стену щекой.
-- Вызывай наших, Мансуров. Я пока отдышусь маленько.
Но, удивительное дело, как только майор заговорил с начальником штаба
полка Понайотовым, начал передавать координаты, делать наметки переднего
края, голос его окреп, все команды были кратки, деловиты, веками
отработанные артиллерией, и после, когда Зарубин говорил с командирами
батарей своего полка и с командирами девятой бригады, заказывая артналет на
утро, чтобы под прикрытием его утащить с отмели баркас, то и вовсе не
угадать было, что он едва живой. Но комбриг девятой хорошо знал Зарубина и,
когда кончился официальный разговор, спросил:
-- Тяжело тебе, Александр Васильевич?
Майор Зарубин насупился, запокашливал:
-- Всем здесь тяжело. Извините, мне срочно с хозяином надо связаться.
Чего-то у них там стряслось...
-- Все мы тут не спим, все переживаем за вас.
Командир девятой бригады не был сентиментальным человеком, на нежности
вообще не гораздый, и если уж повело его на такое...
-- Спасибо, спасибо! -- перебил комбрига Зарубин. -- Всем спасибо! Если
бы не артиллерия... -- майор знал, что во всех дивизионах, на всех батареях
сейчас телефонисты сняли трубки с голов, нажали на клапаны: все бойцы и
командиры бригады слушали с плацдарма тихий голос заместителя командира
артполка, радуясь, что он жив, что живы хоть и не все,
артиллеристы-управленцы исправно ведут свое дело, держатся за клочок родной
земли за рекой, с которого, может быть, и начнется окончательный разгром
врага. Если
