своим разумом придумал тысячи способов
уничтожить жизнь и достиг в этом такого разнообразия и совершенства! Неужели
вам не хочется попробовать обмануть смерть, обойти ее, сделаться хитрее?..
Право слово, жизнь стоит того, чтобы за нее побороться.
-- За такую вот?
-- И за эту. За эпизод жизни, после чего повысится цена и усилится
красота настоящей жизни.
-- А она есть, настоящая-то?
-- Как понимать настоящее. Есть, конечно.
В это время артиллерийский разведчик, понаблюдавший в стереотрубу за
надоедливым немецким пулеметом, доложил Зарубину, что в пойме ручья, за
поворотом, -- не один пулемет, там хорошо и хитро оборудованное гнездо из
трех, почти беспрерывно работающих пулеметов. И вообще по Черевинке идет
подозрительное оживление. В пойме ее накапливается противник, копает,
оборудуется. С тревогой глянув на реку, по которой пулеметы почти
беспрестанно выстрачивали длинные швы, Зарубин, сложив карту на песке,
прилег на бок. Топограф достал изпод яра планшет -- и началась работа,
непонятная пехоте, вызывающая у них недоверчивое почтение: чего тут мерять
циркулем? Чего чертить? Прицелься из пушки и лупи.
-- Ага, лучше всего через дуло, -- насмехались высокомерные
артиллеристы. -- Глянул в дыру и дуй!
Финифатьев, допущенный в ячейку наблюдателей -- глянуть хоть разок в
"ентот прибор", взвизгивал:
-- Все как есть, знатко! Ну все как есть! -- И, сраженно утихая,
шепотом произнес: фри-ы-ыц! Живой! -- и торопливо зачастил: -- Олех, Олех,
Булдаков! Фриц стоит, курва така, руки в боки и на меня смотрит.
-- Н-ну, дед, ну и жопа же ты! -- втыкая в землю лопату, заругался
Булдаков. -- Это тебе работать неохота, навык в парторгах придуриваться. --
Но, глянув в стереотрубу, Леха, все на свете видавший, все знавший, тоже
сраженно сказал:
-- Правда, фриц! Он че, офонарел? Я ж его... Винтовку мне, дед,
винтовку...
Но в это время ударили за рекой орудия -- и пойму ручья начало месить
взрывами, вырывать из нее кусты, ронять ветлы, осыпать остатки грушек и
яблочек с кривых деревьев. И в это же время из редеющего тумана приплыла
лодка. На корме с веслом сидела Нелька, лопашнами гребли два солдатика, и
еще трое военных, держась за борта лодки, опасливо смотрели на
приближающийся берег. Четверо бойцов, перепутавших берега во тьме, счастливо
не попавших под огонь заградотряда, возвращались в свою часть. Пятым
оказался командир огневого взвода десятой батареи, лейтенант Бабинцев -- его
послали заменить майора Зарубина.
-- Старше и умнее никого не нашлось? -- раздраженно проворчал Зарубин и
торопил Нельку: -- Побыстрее, побыстрее, товарищ военфельдшер, загружайтесь,
и теперь уж до ночи. Вот-вот налетят самолеты. Бабинцев, остаетесь здесь.
Идите к наблюдателям. Окапывайтесь.
Нелька, вместе с бойцами приплавившая два мешка хлеба, полную
противогазную сумку махорки и ящик с гранатами, ядовито заметила, так, чтобы
слышно было по берегу:
-- Старшие все, товарищ майор, очень заняты. Агитируют, постановляют,
заседают, планируют, сюда им плыть некогда. -- И пошла к лодке в обнимку с
раненным в ногу командиром пулеметного взвода. Он мог управляться на
лопашнах. Устраивая на беседку раненого, Нелька обернулась и добавила: -- Я
вас, товарищ майор, следующим рейсом уплавлю. Силком. Неча тыловых пердунов
тешить.
Майор Зарубин поморщился: этакое выражение, да еще для женщины, да еще
такой симпатичной, пусть и войной подношенной, он воспринимал с удручением.
-- Ладно, ладно, видно будет...
Леха же Булдаков, опять ко времени и разу, оказался у лодки, опять
навалился на нее, с грохотом и скрипом столкнул, и на этот раз уже жалобно
произнес;
-- Эй, подруга! Приплавь обутку сорок седьмого размера. Видишь, каков
я, -- и показал на стоптанные задники ботинок, снятых с убитого солдата.
Наполовину всунув ступню в обутки, этот бухтило, как про себя нарекла его
Нелька, ковылял по берегу. Говорили, что во время переправы лишился казенной
обуви и на первых порах воевал вообще босиком. О том, что сдал под расписку
старшине Бикбулатову свои редкостные обутки,
