Солдатам и офицерам рейха вообще-то запрещалось, по-ньюрочкиному
выражению, вожгаться с черным людом -- из опасения, что девочки могут
оказаться агентами и партизанками. Но какой из Ньюрочки агент? Она была
молода, все время хотела кушать, Янгель помогал ей питанием. Он же еще тоже
есть молодой мужчина, ему требовалась женщина... "0-о, Ньюрочка! Огонь и
пламя! Какого оккупанта ты сжигаешь сейчас на своем костре?"
Янгель имел отличия в службе, мечтал сделаться телефонистом
международной линии и разжился -- ах, какие все же в русском языке
встречаются нелепые слова, наряду с прекрасными, -- разжился! Как на ржавый
крючок натыкаешься языком! Разжился знакомством в ставке самого фюрера. В
прошлом Янгель был трамвайным кондуктором, папа его был тоже трамвайным
кондуктором, но в живости и остроте ума ни папе, ни Янгелю никто не мог
отказать. Папа вообще был уверен, что восточный поход -- это верный шанс для
его сына, он непременно выбьется в гросс люди. И Янгель старался изучать
языки, на первый случай хотя бы русский, довольно сносно на нем изъяснялся,
и это ему не раз уже пригодилось. Обер-лейтенант Болов сказал сегодня во
время обеда: когда ему после ликвидации этого голодного сброда на берегу
реки понадобится ехать к русским бабам в город, он непременно возьмет с
собою Янгеля. Обер-лейтенант почти с русской фамилией -- Болов, не умеющий,
однако, говорить по-русски, хотя воюет уже второй год в России, происходил
из остзейских немцев и, как всякий остзеец, нахрапист, бесстрашен и туп.
Янгель из города Кельна, с великой его историей. Но дело, видно, даже не в
землях, дело в наследственности, которая и подсказывает человеку
определенный образ мыслей и действий. Болов -- выскочка, нерадивый ученик,
которому рейх предоставил возможность отличиться, получить высокий чин и
положение в обществе. Не хватает Болову благородства -- забулдыга он. Ох,
какое прекрасное русское слово: "за-бул-ды-га"! Как там еще? "За-дры-га!
За-ну-да! За-сра..." Впрочем, что взять с человека, который два года на
передовой, лишь изредка отдыхает от войны в каком-нибудь походном или
зачуханном провинциальном публичном доме. Да, вот тоже слово трудное:
за-чу-хан-ном!
Любил, ох, любил Янгель красивые мысли о себе и о мире Божьем, легкое
вино любил, доступные ему развлечения, например, танцы под духовой оркестр.
Он долго и старательно перенимал приятные манеры, посещая платные курсы фрау
Ивальцен, -- дамы из знатного шведского рода, разорившегося во время
послевоенного кризиса. В Виннице в каком-то важном отделе ставки фюрера
работала шифровалыцицей дама с незатейливым именем Гретхен. Конечно, она
засиделась в девках, но Янгель умел вести себя тактично, и они вместе
провели приятно не один вечер, беседуя о музыке, о литературе и даже об
истории России, в которой столько необъяснимых глупостей. Ах, Винница,
Винница! Все это далеко в прошлом. Подчистили тылы по приказу фюрера и
бросили на оборонительный вал за рекою засидевшихся вдали от фронта вояк.
Видимо, русская пропаганда не напрасно орет о том, что у Гитлера резервы на
исходе, но об этом молчок, мол-че-ок!
Янгелю, однако, повезло и на этот раз: угодил он не в обоз, не в
пехоту, по специальности угодил -- в минометную роту -- довольно безопасно
пока ему. Конечно, с Винницей не сравнишь -- там комната на двоих, чистое
белье каждые десять дней, дежурства через сутки и эти незабвенные встречи с
Гретхен, занимательные разговоры, прогулки по чудным паркам, расположенным
на островах среди города. Унизительно, конечно, прислуживать обер-лейтенанту
Болову, надраивать всякие пряжки и значки, которые обер так любит. Но разве
трудно почистить обувь, вымыть посуду, повеселить его русским
ядреным-ядреным анекдотом? Совершенно нетрудно. Зато вчера, вернувшись из
села Великие Криницы, где они помылись горячей водой в низкой, дымом
пропахшей бане, обер-лейтенант непринужденно кинул ему вот эту шерстяную
кофточку: "Холодно ночами, Янгель. Носи", -- и еще сказал, что огневики,
засранцы, потеряли чуть не отделение -- ходили за село
