Всем в укрытие. У кого укрытия нет --
спрятаться.
Шорохов, уже перенесший свой телефон с берега в уютную ячейку
наблюдателей, сидел на ящике, качался, закрыв глаза, монотонно напевая
коронную свою песню:
"Дунька, Гранька и Танька коса -- поломаны целки, подбиты глаза..." --
в песне этой менялись только имена героинь, но дух и пафос песни оставались
неизменными.
Боровиков с Булдаковым -- лейтенант не хотел больше никого брать с
собой -- перерезали немецкий провод, нарядной вышивкой вьющийся по белому
песочку, по травке, под кустиками смородины, и стали ждать. Булдаков начал
было щипать со смородинника ягоды, сохранившиеся на низеньких ветвях, серые
от дыма и пыли, командир помаячил ему: "Нельзя!"
Время замедлилось. Они снова услышали, что вокруг идет война, клокочет,
можно сказать. В пойму речки Черевинки залетают мины и снаряды, то по одну
сторону Черевинки, то по другую, словно куропатки стайками фыркают, клюют
землю пули, и все же после переправы, непременного обстрела, бомбежек,
вообще всяческой смуты на берегу, пойма речки с ее зарослями, шумящей
водичкой и деревами, не везде еще срубленными, однако почти всюду
поврежденными, казалась райским местом, тянуло в зевоту, в сон.
"Ша!" -- выдохнул бывалый ходок Булдаков и надавил на спину лейтенанта
Боровикова, лежавшего рядом, в кустах. По связи, пропуская провод в кулаке,
бодро бежал плотненький немец в сапогах, за широкими раструбами которых
заткнут рожок, полный патронов, за спиной, побрякивая о ствол автомата,
болтался заземлитель, на боку ящичек телефона в кожаном чехле с застегнутой
крышкой, на серо-зеленом, чисто вычищенном мундире связиста виднелись
нашивки за тяжелое ранение, детской игрушечкой трепыхалась, взблескивала
маленькая, вроде бы оловянная медалька -- орден мороженого мяса -- так звали
ее немцы после Сталинграда.
Найдя обрыв и выругавшись, немецкий связист вынул из висевшей на поясе
сумочки кривой связистский ножик, насвистывая, начал зачищать провод. В это
время из-за спины протянулась лапища -- "Дай!" -- и нож отобрали, с шеи
невежливо, почти уронив хозяина, сорвали автомат.
-- Вас ист дас?! (Что такое?!) -- увидев перед собою русского офицера и
солдата, пристально разглядывающего кривой нож, -- такого Булдаков еще не
видел, -- немец начал проваливаться куда-то.
-- Вас ист дас?! (Что такое?!) -- залепетал он. Но русский громила
грубо его толкнул, показывая дулом трофейного автомата -- вперед!
Увидев компанию во главе с лейтенантом Боровиковым, майор Зарубин, как
бы от нечего делать околачивавшийся возле блиндажа, почти весело
скомандовал:
-- Всем из укрытий! Заниматься делом! Окапываться!
Увидев отовсюду высунувшихся русских, затем и убитых немцев под
кустами, Вальтер сейчас только до конца осознал весь ужас происходящего: он
в плену! А тут еще сверху, из наблюдательной ячейки, хищным коршуном
свалился солдат, намереваясь обшмонать пленного, но, обнаружив поблизости
лейтенанта и майора, притормозил и со зла пнул немца под зад так, что тот
сделал пробежку по стоптанному проходу разоренного снаружи блиндажа.
-- Вас ляйстэн зи зих? (Как вы смеете?)
Шорохов сделал вид, что ничего не понимал ни по-немецки, ни по-русски.
Привычный к блатной среде и к "фене", речь нормальную, человеческую он не
особо ясно уже воспринимал, но чаще придуривался, что ни по какому не
понимает. Погрозив немцу пальцем, Шорохов щелкнул языком, будто раздавил
грецкий орех.
-- Понял, фрайерюга?
Вальтер чего-то понял, чего-то не успел еще понять, озираясь, поспешил
в блиндаж. Увидев отступившего в сторону офицера, громко выкрикнул:
-- Их протэстирэ! (Я протестую!)
Ничего ему на это не ответив, майор шагнул следом в блиндаж и, держа
ладонь на боку, на ходу еще заговорил по-немецки:
-- Зи зинд дэр нахрихтенман. Вир виссэн аллес, вас вир браухен. Ман мус
нур айниге момэнтэн генауэр фасэн. Ихь ратэ инэн алес эрлих цу эрцэлен. (Вы
-- связист. Все, что надо, мы знаем. Нужно уточнить лишь детали. Советую
говорить все честно.)
Вальтер не успел удивиться или чего-нибудь ответить, потому как увидел
