От реки, вытянувшись по
ручью, тащились люди, глядели на буро намокшее одеяло. Впереди, с
расстегнутой кобурой, держа картинно пистолет у бедра, шагал лейтенант
Боровиков, напуская на лицо решительность. Собрал он по берегу человек до
ста. И когда этот разнокалиберный, чумазый, большей частью полураздетый,
босой и безоружный люд сгрудился перед блиндажом, майор Зарубин,
выпрямляясь, разжал до черноты спекшиеся губы.
-- Стыд! Срам! Вы за чьи спины прячетесь? За ихние?! -- показал он на
одеяло, грязно просевшее на телах убитых. -- Там, -- показал он на реку, --
там, на дне, лежат наши братья. Вы хотите по доброй воле туда? Без боя? Без
сопротивления? Тогда за каким чертом ели паек в запасном полку, ехали на
фронт, переправлялись сюда?.. -- Зарубину не хватало воздуха. Шинель,
накинутая на плечи, свалилась с него наземь, но он не замечал этого, зато
пришедшие с берега бойцы заметили портянку, подсунутую под широкий пояс
комсоставских брюк, от крови засохших до левого сапога. И черные губы, и
начищенно ярко блестящие глаза, толсто слипшаяся онуча на бойцов действовали
пуще всяких слов. -- Сейчас же! Сейчас же! -- облизывая губы, сипло
продолжал он. -- Разобрать оружие, отнятое у противника, собрать обувь,
стащенную с убитых, обуться, перекрыть все выходы в пойму речки. Не давайте
атаковать с фланга наши позиции.
Лейтенант Боровиков деликатно набросил шинель на плечи майора.
-- Спасибо! -- признательно глянул на него Зарубин и отер лицо
ладонями. -- И я надеюсь, -- еще добавил он, -- среди вас не найдется тех,
кого придется судить трибуналом как дезертиров? -- но и то уж наговорил
лишка, сил совсем не осталось. -- "Однако ночью умру..." -- Пришедшие с
берега бойцы потупились, глядели в землю. -- "Но они-то, голодные, всеми
брошенные, при чем?" -- Майор Зарубин вернулся в блиндаж, попросил затопить
печку и сказал себе или дежурным:
-- Можно отдохнуть маленько, -- затем, обращаясь по-немецки к одному из
пленных связистов, добавил: -- Вы не солгали. Высота нами взята. При первой
же возможности вас переправят на левый берег.
Вальтер опустил голову, скрестив руки на пояснице, вышел из блиндажа,
хотя ему никто не приказывал держать руки назад. В тесном проходе обернулся,
двинул Зигфриду кулаком в скулу и под дулом автомата поковылял на берег
реки. Оглянулся лишь раз и увидел, что село Великие Криницы из края в край
горит, высота Сто как бы приосела от воронок, ее исковырявших, и выгоревшей
земли.
x x x
Булдаков принес охапку сучьев, ножом отпластнул ощепину от дверного
косяка, и скоро бойко запотрескивала печь. Майор протянул руку к теплу.
-- Олеха, Олешенька, подсади меня тоже к пече, а? -- попросил
Финифатьев. Булдаков бережно приподнял сержанта, прислонил к рыхлой,
сыплющейся стене блиндажа. Финифатьев, часто всхлипывая, отдыхивался.
-- Это куда же он, псих-то, пазганул меня?
-- В ключицу. Скользом руку ниже плеча распорол, -- отозвался Булдаков.
О том, что под ключицей у сержанта розовым шариком пульсировала верхушка
легкого, -- не сказал. Зачем пугать человека...
-- Кось не задета?
-- Вроде нет.
-- Ну, тоды нишчо. Была бы кось, мясо на русском крестьянине завсегда
нарастет. В тридцатом годе на лесозаготовках эдак же спину суком распороло.
Кровишшы! Ратуй кричал, думал, хана. Заросло.
-- Ты бы, дед, не балаболил. Хлюпает в тебе, -- посоветовал Булдаков.
-- Тут, товарищ дорогой, така арифметика -- ежели вологодский мужик
умолк, шшытай, песенка его спета...
-- Тогда валяй!
-- Я все хочу спросить у тя, сержант, -- заговорил присевший возле
печки на корточки Шорохов, незаметно проникший в тесный блиндаж со своим
телефоном. -- Давно хочу спросить, -- многозначительно продолжал он. --
Отчего это говорят: вологодский конвой шутить не любит?!
Финифатьев долго не отвечал, вроде бы и не слышал Шорохова. Всем как-то
неловко сделалось -- очень уж не к месту и не к делу был вопрос Шорохова.
-- Битый ты мужик Шорохов, и мудер, а дурак! -- печально выдохнул
Финифатьев.
-- Ты не виляй, не виляй!
-- Како вилянье, когда
