щиков, и, несмотря на высокое мастерство и храбрость
асов рейха, русские самолеты, неуклюже, с большими потерями, завоевывают
родное небо. Штурмовики "Илы" ходят чуть ли не по головам немецких солдат,
нанося страшенный урон наземным частям, территория же здешняя для действия
танков -- этого конька-спасителя -- непригодна. Не иначе как русскими
частями вспаханный берег реки не позволяет иметь на плацдарме постоянную,
четко обозначенную передовую. Немецким частям, привыкшим к образцовому
порядку, кажется, что вокруг них бродят русские, ведут разведку --
обнаружена совершенно случайно полевая линия связи из германского провода,
впутанная в полевую немецкую связь, -- работает себе без смущения, прицельно
крошит наши боевые порядки вражеская артиллерия, бродят в боевых частях
самые невероятные, окопные слухи -- пароль в уборной это называется --
противник собирает еще один ударный кулак на левом берегу для проведения еще
одной операции. Вот почему снимаются эсэсовские батальоны и другие части,
так здесь необходимые, передислоцируются и те, что стояли в резерве, -- на
случай прорыва фронта русскими.
-- Нам предстоят серьезные испытания, господин генерал.
Не понравился Конраду Штельмаху доклад начальника штаба, скребануло уши
недопустимое выражение типа "родное небо" -- небо у всех одно, но человек с
желтым лицом, выгоревшими бровями, облезлый, обезжиренный, с нервно
суетившимися руками, с изношенными гусеницами витого погона, не желающий
смотреть в глаза, не напускал голубого тумана, не занимался
очковтирательством.
Откуда же, откуда взялись такие силы у русских? Ведь не раз и не два в
сводках вермахта и докладах фюреру сообщалось, что русские в прах разбиты,
что армия их взята в плен, ресурсы исчерпаны, уголь и руда в наших руках,
еще одно усилие, один нажим -- и этот деморализованный сброд, называемый
Красной Армией, будет уничтожен...
Но вот начальник штаба его дивизии, навидавшийся и натерпевшийся на
Восточном фронте всякого, сделав общий обзор положения на вверенном дивизии
участке фронта, откинув голову, печально прикрыл глаза:
-- Хотя полных сведений с левобережья еще не поступило, данные
воздушной разведки подтверждают -- сил для очередного прорыва там
достаточно.
Генерал молча и пристально вглядывался в своего начальника штаба: не
очень тщательно выбритое костлявое лицо как бы обнажилось под тонкой,
изношенной кожей; глаза его словно углем обведены -- как же устал этот
человек!
-- Вы хотите сказать, подполковник Кюнер, дела наши...
-- Я ничего не хочу сказать. Я докладываю, -- как бы проснувшись,
собирая со стола бумаги, произнес начальник штаба. -- И предостерегаю, гер
генерал, нужно беречь силы -- за прошедший день мы понесли неоправданно
большие потери. Положение противника отчаянное, продукты к нему почти не
поступают, и нужно, я полагаю, не атаковать противника в лоб, но, если
противник позволит, отрезать его от реки, уничтожать все, что может
плавать... Через очень короткое время русские или вымрут, или перейдут в
плен...-- И не удержался, все-таки сказал в лицо своему генералу то, что
бродило, ползало по окопам: -- Здесь не Африка, гер генерал. Здесь красивой
войны не получилось. Здесь обе стороны бьются насмерть, и все средства
хороши, коли они ведут к успеху, чего, к сожалению, не понимал покойный фон
Либих, пытавшийся воевать комфортабельно и даже гуманно.
"Да он же дерзит!" -- надо бы осадить этого, серыми жилами опутанного
по лбу, даже по полуоблезлой голове, полковника. Но тот, не дожидаясь
продолжения беседы на отвлеченные темы, повторил, что теми силами, какие
есть в дивизии, вести планомерное наступление невозможно. Для наступления
нужны подкрепления. Но их не дадут, потому как затеваемая русскими переправа
через реку -- не последняя. Новокриницкий плацдарм, операция, теперь это уж
ясно, вспомогательная -- отвлекающий удар. Если бы удалось русским развить
операцию, они, возможно, и перешли бы в общее наступление на правобережье.
Но не получилось. Может, и новый удар не получится.
-- Но... пока мы топчемся
