головой.
Бородатый сломал уже несколько спичек.
- Волк - брат! - выхаркнул он из бороды вместе с дымом, цигарка, спешно скрученная, мокрая, расклеивается у него во рту, по бороде потек табак.
Парень, оседлав порог, тоже торопливо закуривает, но цигарку делает толково, туго. И видя, что его связчик цигарку свою совсем загубил, отдал ему свою, себе склеил другую, после чего высыпал в карман из кисета весь табак и молча возвратил кисет отцу, зажав в кулак коробок со спичками.
- Еще махорка есть?
Будто по команде мы вскидываем головы - над нашими с папой нарами, на стене висит белый, удавкою перехваченный мешочек - в нем спички, махорка.
- Сними! - приказывает бородатый Петьке. Парнишка, словно харюзок вынырнул из темной воды, схватил белый поплавочек, рванул веревочку-леску с гвоздя.
Щербатый парень не глядя бросил мешочек с табаком в свой холщовый затасканный мешок с веревками, приделанны- ми вместо лямок.
- Разувайся! - приказал бородатый Высотину, и тот неловко начал утягивать ноги, обутые в новые резиновые сапоги, под нары.
- Да что вы, ребята! Мы ж рыбачим... Мне ж...
- Разувайся! - вдруг замахнулся и ткнул в грудь Высотина бородатый. Петька отшатнулся и взвыл:
- Тя-а-а-а-тяаа!..
Как бы разбив своим выпадом некую, еще существовавшую до сей минуты неловкость, сковывающую его, матерясь в бороду, скаля зубы, бородатый заметался по избушке, принялся разбрасывать постеленки наши, залез под нары, выгреб щепу и крошки сена оттуда, с вешалки Петькину телогрейку рванул, потянул на себя - не лезет, скомкал, бросил, выскреб штаны, рубаху из изголовья нашей постели, быстро на себя натянул, стоял над кучей брошенного на пол тряпья, нетерпеливо перебирая грязными ногами, заранее радующимися теплой сухой обуви.
- Ну!
Высотин бросил к ногам бородатого сначала один, затем другой сапог.
- Подавись! - громко, с пробудившейся ненавистью сказал он, и папа, битый жизнью и людьми больше, чем Высотин, тут же попытался сгладить эту грубость, что-то забормотал примирительное, взялся помогать мне растоплять печку, а что ее не растопить, нашу печку?! Дрова, как порох, бересты сколько угодно, загудела печка, заподпрыгивала. Оба норильца потянулись к ней.
- Портянки!
Высотин размотал портянки и остался на нарах, большой, весь босый, хотя с него сняли покуда всего лишь сапоги и портянки, казался он донага разутым и раздетым. Костистые большие ноги его, вдоль и наискосок перепоясанные бледно-голубыми жилами, выглядели сиротливо, жалко. Бородатый прямо средь избушки сел на пол и с пыхтением обувался. Поднявшись, он пробно потоптался, как дитя, радуясь обнове, притопнул, оскалился, и снова сверкнуло в бороде, зубы у него были молодые, еще не разрушенные, значит, на Севере недавно, оцинжать не успел.
- Ну, че? Все? Боле у нас брать нечего. Нам на сети надо.
- Не гомони, мужик, сядь! - взяв ружье и устроив его на колени, спокойно приказал щербатый парень Высотину. - Велите одному малому принести рыбы, другомy - дров, третьему - раскочегарить печку. Самим сидеть и не рыпаться! Я не конвоир, предупредительных выстрелов не даю.
- Печка топится. И пуганого не пугай, не зайцы тута, - рыкнул Высотин.
- Хэ, посказитель какой!
- И храбрец... Его бы в Норильск, в забой.
Петька-олух выбрал из бочки, вкопанной в берег, самую отборную, желтым соком исходящую стерлядь, чем привел в неописуемое бешенство бородатого.
- Что за рыба?! Кто такую падлу жрет! Вся вон в каких колючках!
- Уймись! - вскинул руку его сопутник. - Нет ли, мужики, щуки, налима?
- Этого добра навалом!
Петька примчал соленого налимища и острорылую, величиной с полено щучину, с тряпично болтающимся выпоротым брюхом.
- Вот это жарево! - потирали довольно руки норильцы. - Это привычно. Жиру бы в нее?
- Будет и жир, только рыбий.
- Это еще лучше. Слепнуть от мошки уже начал. Доходим.
- И дойдете. Куды-нибудь...
Они едва дождались, чтоб прокипело в противне. Ели рыбу полусырую, не отмоченную от соли. Ели, да что там ели - жадно глотали куски рыбы, парень держал ружье со взведенным курком меж колен, и дуло, когда он клонился к столу, утыкалось ему в подбородок, я, да, поди-ко не один я, все наши ждали и боялись: вот-вот жахнет
