головой и возвестил: - Хар-раша, стерва! - И зашелся, закатился не то в кашле, не то в смехе. - Она мне грит: "Подсудимый, встаньте!" А я грю, не могу, не емши, грю. Все деньги на штрафы уходят. Гай-ююю-гав!
И у самолета выкомуривался мужичонка. Докончив бутылку, сделался он еще болтливее, навязчивей, вставил в петельку телогрейки цветок одуванчика, лип к роскошной чернобровой молодухе с комплиментом: "Ваши глазки, как алмазки, токо не катаются!", тыча в цветок, намекал, что он-де жених, присватывается к ней.
- На одну ночь не хватит - замаю! - незлобиво отбрила его молодуха.
У самолета, как водится в далеких, полубеспризорных аэропортах, пассажирам сделали выдержку. Летчики тут утомлены собственной значимостью и если не выкажут кураж, вроде бы как потеряют себе цену. Взлетные полосы располагались в низине, вокруг аэродрома простирались болота и кустарники. После нудного, парного дождя людей заживо съедал комар. Мужичонку-хохмача комары не кусали по причине проспиртованности его тела - объяснил он и молотил своим наклепанным языком, измываясь над женщинами - они хлопали по икрам ладонями, сжимали ноги, иные, преодолев стеснение, выгоняли зверье из-под подолов руками.
- Жре-о-оть! Жге-о-оть комар! Умы-най зверь, ох, умы-най! Чует, где мясо слаще!
- Ты, чупак! Я вот те как шшалкну, дак опрокинесся! - взъелась молодуха. - Нашел где трепаться! Ребятишки малые, а ты срам экий мелешь...
- Молчу, молчу! - Мужичонка плененно поднял вверх руки, истыканные, исцарапанные, неотмытые. - И как с тобой мужик горе мычет?
- Это я с им мыкаюсь! Экой же кровопивец! Камень бы один здоровущий всем вам на шею да в Анисей! - И, ни к кому не обращаясь, громко продолжала: - Че ему! Напился, нажрался, силищи много, кровь заходила, драться охота. Меня бить не с руки - я понужну дак!.. Издыбал, кобелище, измутузил мужичонку. Теперь, как барин, на всем готовеньком в тюрьме - никто такое золото не украдет, и еще передачу требует. Красота - не жись! А инвалидишко в больнице. Вот я и вертюсь-кручусь: одну передачу в больницу, другу в тюрьму, да на работу правься, да ребятенчишка догляди, да свекрухе потрафь... И все за-ради чего? Чтоб дорогому муженьку, вишь ты, жилось весело... У-у, лягуха болотная! - поперла она грудью на мужичонку, и он, отступая под натиском, закривлялся пуще прежнего, запритопывал, заподмигивал:
- Эх, пить бы мне, пировать бы мне! Твой муж в тюрьме, не бывать бы мне!..
- Побываешь, побываешь! - посулила молодуха и, ослабляя натиск, плюнула: - Обрыдли поносники хуже смерти!
Мужичонка хоть и кривляка, но черту, за которой от слов переходят к действиям, не переступил и с молодухи переметнулся на меня, что-то насчет моей шляпы и фигуры вещал. Я не дал ему разойтись. "Заткни фонтан! - сказал. - А то я тебе его шляпой заткну!" - Молодуха на меня пристально поглядела. Отягощенная горем, она угадала его и во мне и кротко вздохнула, продолжая шедшую в ней своим ходом мысль:
- Прибрали бы их, этих пьянчужек, шарпачню эту в како-нибудь крепко место, за ворота, штоб ни вина им, ни рожна и работы от восходу до темна. Это че же тако? Ни проходу, ни проезду от них добрым людям! ...
Наконец распахнулась дверца самолета. Чалдоны-молодцы давнулись у лесенки и внесли друг дружку в салон самолета, отринув в сторону женщин, среди которых две были с детьми.
- Экие кони, язвило бы вас! Экие бойкие за вином пластаться да баб давить! - ругалась молодуха, подсобляя женщине с ребенком подняться по лесенке. Довольнехонькие собой мужички и парни с хохотом, шуточками удобно устраивались на захваченных местах, подковыривали ротозеев. Я пропускал женщин вперед - как-никак Высшие литературные курсы в Москве кончил, два года в общежитии литературного института обретался - хватанул этикету и в результате остался без места. Билет был, я был, самолет был, а места нет, и вся недолга - пилоты прихватили знакомую девицу до Чуши и упорно меня "не замечали". Я простоял всю дорогу средь салона, меж сидений, держась за багажную полочку, и не надеялся, нет, а просто загадал себе загадку: предложит мне кто-нибудь из молодых людей место, хотя бы с середины пути? Ведь приметы войны заметны на мне, так сказать, и невооруженным
