Они даже в палатку набивались, проклятые. Не раз сшибали отпускники палатку со стояков, норовя кулаком попасть в эту махонькую скотинку, способную довести человека до нервных припадков.
Утром, под прикрытием легкого парка, дымящегося над рекой, отпускники выплыли на концы с предчувствием удачи и сняли трех стерлядей - засеклись какие-то дуры. Посчитав, что начался ход ангарской стерляди, они решили отметить первую удачу ухой, с дымком и коньячком, утаенным от алчных чушанских самоедов.
Когда я читаю либо слышу об ухе с дымком, меня непременно посещает одно и то же не очень радостное воспоминание, как одноглазый мой дед Павел лупил меня палкой за уху, пахнущую дымом, потому что дымом она может пахнуть только по причине разгильдяйства: из-за сырых и гнилых дров да еще когда котел в ненагоревший костер подвесишь иль зеворотый повар не закроет варево крышкой. И уголь бросают в котел вовсе не для вкуса - опять же по нужде - березовый уголек вбирает в себя из пересоленного варева соль, очень маленько, но вбирает.
Однако Бог с ней, с кухней и с ее секретами. Уху во всех землях и краях варят со своей выдумкой, а где и с фокусами, хотя и мудрить-то вроде не над чем и незачем.
Отпускники не варили уху - священнодействовали. Ознобно дрожа от предчувствия редкостной еды, один из приезжих рыбаков потрошил стерлядь, другой навешивал круглый, наподобие военной каски, котел на таганок, в котором белела картошка и луковки да сиротливо плавал лавровый лист и черный перец горошком, непременно горошком - от молотого, по их разумению, не тот вкус. Двое рыбаков настраивали под яром коптилку, для начала, в порядке опыта, "зарядив" ее чебаками, чтобы после, когда хлынет стерлядь, не терять времени.
Сварив уху, отпускники бережно водрузили котел на плоский камень, расположились в братский круг, сдвинули чаши.
- За осетга! - возгласил шеф и хряпнул благородный напиток, не звездочками - арабскими закорючками, будто золотистыми осами, облепленный. Не успел шеф занюхать напиток и, благоговея, черпнуть ушицы ложкой, как увидел летящую по реке дюральку. - Вот ведь, охломоны, - шлепнул себя шеф по голой ляжке, пришибив попутно слепня, - вот козлы! Выпивку чуют, будто слепни кговь! - и, бросая битого слепня в огонь, велел спрятать бутылку.
Лодка не минула их, ткнулась точно против стана. К костру, разламывая хрустящие ноги, приблизился незнакомый чернявый мужик с неулыбчивым костлявым лицом и командирской кожаной сумкой на боку. "Харюзятник! Комаров идет кормить на речку", - по сумке заключили отпускники.
- Здравия желаю! - сказал приезжий и стрельнул приметливым глазом в котел. Усевшись на камень, он перебросил сумку на живот, добавил: - Приятно кушать!
- Спасибо! - сдержанно отозвались рыбаки. Приглашать незнакомца к столу не стали - хватит с них, потравили выпивки и харчей "самоедам".
Потирая ладонью поясницу, незнакомец оглядел где и как попало разбросанное имущество, чуть задержал взгляд на новой лодке, на "Вихре" и поинтересовался бесцветным, как бы даже больным голосом:
- Это ваши концы висят под наплавами?
Переглянувшись меж собою, отпускники насторожились. Но шеф развеял в прах настороженность решительным и едким ответом:
- Они вашим мешают, да?!
Незнакомец не отозвался. Он выскреб из огня уголек, заложил его в изожженную трубку и, забыв уголек там - для вкуса - догадались горожане, тем же бесцветным, несколько даже удрученным голосом молвил:
- Думаете, без вас здесь рвачей недостает?..
- Ну, ты, это... подбирай выражения!
- Люди из самого краевого центра, видать, образованные, - покачал головой незнакомец, - и сразу "ты"! Небось в городе блюдете себя. Здесь, значит, все можно? Красть, грубить, распоясываться. Тайга, темь, начальства нету...
Зубостав скривил презрительно губы, обращаясь к своей бригаде:
- Видали! И здесь воспитывают! - и сурово спросил: - Ты сколько сегодня выжгал, охламон?
У незнакомца дернулся рот, беспомощно и горько задрожали веки, но губы тут же сжались, резче означив отвесно стекающие к подбородку складки, худая рука крепче стиснула трубку.
- Щенок! - сказал он тихо, - Где ты служишь, кем руководишь, не знаю и знать не хочу, но слюни следовало бы тебе утереть,
