- тут, конечно, не растут, но полоса земли для жительства, кусок хлеба и толика тепла в пока еще живом российском сердце всегда для них на родине найдутся.
Гоголевский тип
В пятидесятых годах учился я в школе рабочей молодежи в стареньком рабочем уральском городке и как-то плелся устало после работы в школу. Гляжу: из огороженной будки, из длинного, змеей загнутого крана, змеино шипя, плещется вода - в клюку загнутый затвор неплотно прикрывает водяной насос. На деревянном тротуаре намерз лед, его кисейно припорошило снежком - этакая привычная российская ловушка для престарелых и подслеповатых людей, катушка для малолеток-сорванцов.
По соседству, в канаве, другая ловушка - открытый люк подземной связи, и в него уже капает вода, лед собачьим языком ввалился в зевасто открытую пасть люка. "Вот, - подумал я мимоходом, - понесет ночью пьяного - непременно поскользнется на тротуаре и по этой катушке на заду в люк съедет..."
Возвращаюсь в час ночи из школы и слышу не то стон, не то песнь из-под земли. Сразу догадался: кто-то угодил-таки в люк. Подхожу, наклоняюсь: есть! Попался! Да вроде бы и человек-то в чинах - от лампочки, прибитой к коньку будки, слабый свет падает и высвечивает погон со звездочкой.
- Что ты там делаешь, младший лейтенант? - пошутил я, соображая, как мне и чем из колодца вытаскивать жертву коммунального разгильдяйства.
- Какой я тебе младший лейтенант? Я - майор! - раздалось из-под земли. - Сразу видно, что в армии не служил.
- Служил, служил, только рядовым.
- А раз рядовой, вынь командира из-под земли!
Долго я с майором возился - тяжел майор. Раза два ронял я его обратно в колодец, а там вода - плюхнется майор вниз увесистой болванкой - брызги вверх! Какой-то мужик, весь черный, шел со второй смены из паровозного депо, помог вытащить человека, вывозил его с ног до головы в мазуте, но майор того не замечал. Он нас все время, пока мы его вытаскивали из люка, выручали из беды, свирепо материл за неловкость, но как оказался наверху, сразу приосанился и рявкнул:
- А карту-уз?! Кто за вас картуз доставать будет?!
Остряки-профессионалы
Увидев в рыбном магазине камбалу, точнее, неразумных деток камбалы, угодивших в трал передовых рыбаков, прокатчик крупносортного стана сказал: "Рыба мелкого профиля", а садовод-любитель выразился лирически: "Осенние листья".
Разговор вологодского поэта с рязанским прозаиком
У вологодского поэта Саранчукова рано начали выпадывать волосы на голове. У рязанского же прозаика Межова - наоборот: чем он дольше жил, тем пышнее становилась шевелюра - от горения ли таланта или от глубоких мыслей шевелюра его седеть начала, и совсем красивой и умной сделалась голова рязанского прозаика.
Нe выдержал вологодский поэт Саранчуков и сказал однажды рязанскому прозаику Межову:
- Вот ничему я не завидую: ни таланту, ни богатству, ни уму - Бог всего каждому дал столько, сколь достоин человек, или по-нонешнему - индивидуум. Завидую я только тем, у кого волосья на голове хорошо растут. Вот скажи ты мне: как ты такую шевелюру приобрел и сохранил?
Рязанский прозаик Межов, подпитой, веселый, юмор по нему бродит с такой силой, что волосья искрят, и говорит он назидательно рассоловевшему от чувств вологодскому поэту Саранчукову:
- Всякое растение на чем растет?
- На земле.
- Так. Правильно. Сколько ты раз в месяц голову моешь?
- Ну, сколько? От бани до бани, в декаду раз, пожалуй что, выходит, как в исправительно-трудовой колонии. Ну а летом, когда жарко, да в городу, дак и почаще, в ванной мою.
- Во-от! В ванной! Дала вам, дуракам, наша власть эту ванну - вы и рады стараться! Всю землю-то и вымываете! На чем же волосу-то расти?
Задумался вологодский поэт Саранчуков, голову, почти уж совсем голую, долу опустил, а рязанский прозаик тряхнул копной волос и запел русскую народную песню. В середке песни он прервался и сообщил, что недавно одного профессионала - оперного певца - "запел в доску" и, не простуди он голосу на флоте, в морских просторах, так и самого Шаляпина, Федора Ивановича, запел бы. Облысевший почти вологодский поэт смотрел на волосатого рязанского прозаика с любовью - человек добрый от природы, жалостливый, он умильно восклицал и просил:
- Дорогой ты мой! Спой еще! Спой! И чубом, чубом потряси!..
Сила искусства
Очень я люблю наши прежние картины, в особенности детские, в которых охотно снимались все
