сидел Ксенофонт, в лопашнях Кеша, осудительно, с превосходством всегда правого человека смотревший на нас.
- Не трогай Саньку! Ему крючок в руку всадился. Это я сманил! Бей! - И с ненавистью посмотрел на ухмыльнувшегося Кешу.
- Т-ты-ы-ы? - Пока бабушка собиралась с духом, Санька вьюном скользнул в лодку и притаился. - Так я тебе и поверила! Так я тебе и поверила!..
Бабушка порола меня до тех пор, пока не сломался прут. Отбросив переломившуюся прошлогоднюю талину, от которой и больно-то нисколько не было, она запричитала, выкашливая перехваченным сердцем:
- Да што за наказанье такое? Да за какие грехи на меня навязались кровопивцы?..
- В лодку идти, чЕ ли?
Кеша уже не улыбался, Ксенофонт подмигивал мне, маячил, прыгай, дескать, скорее в лодку да ко мне поближе - на корме не достанут...
Но я, набычась, стоял на берегу.
- Иди лучше в лодку! Запорю! До смерти ведь запорю! - затопала ногами бабушка. - Х-хосподи! Вот дедушко-то родимый! Забей его... Забей... - Она сцапала меня за ухо и повлекла к лодке.
Не медля ни минуты, Ксенофонт оттолкнулся, лодку качнуло, бабушка осела, схватилась за борта. Развернулись, поплыли. Бабушка черпнула рукой за бортом, приложила сырую ладонь к губам.
- Налим где, Санька?
- Ой, забыл! Вот гадство, забыл!
- Поворачивайте назад! - потребовал я.
- Я те поверну! Я те поверну! Так поверну, что своих не узнаешь!
- Поворачивайте лучше, а то всех перетоплю! - процедил сквозь зубы я со всем злом, какое скопилось во мне за эту проклятую ночь, и шатнул лодку.
- Сенофонт! - взмолилась бабушка. - Поворачивай, батюшко, поворачивай, родимый! Он ведь обернет лодку-то!.. Де-эдушко, дедушко вылитый... Сатана сатаной, как рассердится...
Ксенофонт ухмыльнулся и развернул лодку. Он ведь дедушкин брат, значит, мне сродни.
В одном бродне, в грязной и драной рубахе, в мокрых штанах, пошлепал я по берегу, по глине.
- Красавец какой! - сказала бабушка. - Тебе ишшо за обуток будет! Новые почти бродни уходил...
Налима я нашел в воде. Санька забил его и продел в жабру таловую ветку с сучком. На ветке я и приволок налима.
- Налимище-то! - принялся измываться надо мною Кеша, но я смазал ему рыбиной по морде, и он заутирался рукавом: - ЧЕ размахался-то? За ним еще приплыли, как за нобрым!..
- Как поселенца делить будете - повдоль или поперек? - Бабушка тоже насмехается, отошла, отдышалась.
- Разделим...
Переплыли реку в тягостном молчании. Вышли из лодки. Я потребовал у Саньки ножик, разрезал налима на три части. Голову мне, поскольку я оказался в конце концов главным ответчиком за все. Середину - Саньке, раз он вытащил налима, хвост Алешке - он только ныл, бабу звал, и никакого от него толку в промысле не было.
Бабушка сварила уху из двух кусочков налима и, не знаю уж, нарочно или с расстройства, пересолила ее. Но я все равно выхлебал уху и остатки выпил из чашки через край. Алешка несмело звал бабушку хлебать с нами - в нашем доме не принято было есть что-то по отдельности, да бабушка сердито замахала на нас обеими руками:
- Понеси вас лешаки с налимом вашим!
Вечером прибыл дедушка. Он пилил в лесу швырок - мужики наши сбивались в артели и заготавливали на продажу дрова веснами, пока было пустое время до пахоты и сева. Обо всех наших злодеяниях было ему доложено с подробностями и даже с прибавлениями.
- Чего же ты сводишь людей-то с ума? - укоризненно сказал дед. - Шутки
