из терпения, дядя Филипп выразительно шмыгал носищем и смахивал со скамейки тетку Дуню.
- Э-э, крестничек! - грозила пальцем бабушка большено- сому человеку в черном картузе. - Гляди у меня! Рукам волю не давай!
Дядя Филипп подхватывал тетку Дуню и шмякал рядом с собой. Он тут же выплескивал в себя рюмку водки, но уж как-то досадливо, без удовольствия, и не занюхивал даже хлебом.
- Вот так и живу, так и мыкаюсь я, тетенька Катя, - принималась жаловаться и причитать тетка Дуня. - Изгаляется он надо мною дни и ноченьки. Ушла бы я от него, утопилась бы, дак пропадет ведь, краснорожий, пропьется до картуза...
Дядя Филипп втягивал воздух так протестующе, что нос его загибался к уху, но говорить ничего не говорил. И за эту гордость и невозмутимость уважал я его трепетно, благоговел, можно сказать, перед ним. Вот это мужик! Сила!
Бабушка выручала из незавидного положения дядю Филиппа, урезонивала никак не унимающуюся тетку Дуню:
- Ну уж, так уж и ушла бы... Какие вы ноне проворные! Эку волю вам дали! Я вон век отвековала, но таких речей не только сказывать, думать не смела. "Ушла бы!" Пробросаешься, милая! Ноне мужик-то какой пошел? То-то, девонька! Твоему ить картуз-то такой не зря даден. На картузе золото, под картузом золотое того. А ты - "ушла бы"...
- Вот-вот. Это ты в точку, крестная. Я выпиваю, конечно. Нехорошо, конешно. Но я... - дядя Филипп сжимал кулачище и потрясал им под потолком. Мы все замирали, боясь за висячую лампу с абажуром. - Но я кординат не тер-р-ряю!
- Как же, как же не теряешь? А в Подтесове не терял будто? - вскидывалась тетка Дуня все еще обидчиво, но уже с нотками примирения.
- В Подтесове? - дядя Филипп бессильно ронял кулак. Был грех, терял, видно, дядя Филипп "кординат" в Подтесове. - Так мы ж там на ремонте, не в рейсе ж...
- А в Дудинке? - наступала тетка Дуня, понимая, что дядя Филипп наполовину уже сражен и самое время его добивать.
- В Дудинке? - дядя Филипп краснел до самых бровей. - В Дудинке? Тьфу, трепло! - плевался он и уходил из избы, большой, сгорбившийся, ни чуточки не колеблющийся, в лихо сдвинутом на бровь картузе, со своим загадочным "кординатом", который мне казался чем-то вроде золотой капусты, но был спрятан где-то в нагрудном кармане, и если его потеряешь, то уж все - не человек ты...
Тетка Дуня подробно поведала, как потерял "кординат" в Дудинке дядя Филипп. Работал он тогда первый год на катере с дизельным пускачом. И набрался на берегу до того, что ни тяти, ни мамы сказать не мог. А тут от причала гонят. Причал понадобился. Шумит начальство порта, штрафом грозится. Дядя же Филипп не только мозгами, но и пальцем единым не владеет. Чего только с ним ни делали: и нашатырным спиртом терли, и водой обливали, и уши почти напрочь оторвали - не берет. Тогда капитан катера приказал волочь механика в машинное отделение и притиснуть его к дизелю.
Приволокли, притиснули. Капитан гаркнул: "Филипп, заводи!" Дядя Филипп раз-раз - покрутил рычажки, колесики, ручки, и дизель завелся. Тогда капитан громче: "Филипп, переводи на мотор!" И дядя Филипп выполнил команду точка в точку, не открывая глаз. А когда его отпустили, пал тут же, так и не проснувшись.
- А я что толкую? - подняла палец бабушка, выслушав этот рассказ.- Золотая голова!
- Ой, где же Филипп-то? Уж не к братцу ли ушел? - спохватилась тетка Дуня. - Ой, матушки мои! Сойдутся - не растащить.
