А та тетеря-то недосмотрит... - И помчалась тетка Дуня искать дядю Филиппа, уверенная в том, что он без нее ни прожить, ни обойтись не может и что тетке Васене одной с братьями не совладать.
Но в тот последний приезд тетка Дуня не накрывала рюмку дяди Филиппа, не оговаривала человека, не притесняла, только все взглядывала на него, длинно вздыхала и украдкой плакала. Дядя Филипп держался разухабисто, выкрикивал одну и ту же фразу из песни: "И н-на Тии-ихи-им океани-и свой зако-ончили по-ход!"
- Дунька! Ты кого оплакиваешь? Меня? Ха-ха! Да я этих самураишек во! - Он зажимал кулачище так, будто самураи были муравьями и он их давил в горсти.
Я потихоньку вылез из застолья и убрел на улицу, и варенье как-то не всласть елось, потому что бабушка не стерегла его, на меня не обращала внимания.
Дядя Филипп с теткой Дуней ушли "по родне" и появились у нас снова дня через три, усталые, осунувшиеся. Они отсыпались в широкой и чистой постели. Бабушка отпаивала дядю Филиппа огуречным рассолом, отводила душеньку, ругая его каким-то новым словом - "некрут".
- Ну, чЕ, нагулялся, некрут? Наколобродил? Дядя Филипп кряхтел тяжко, горестно морщился.
- Когда вы с Левонтием все вино это клятое выжрете? И когда вы, язвило бы вас, захвораете чем-нибудь, чтоб пить нельзя, чтоб на сторону воротило?..
- И так воротит, крестная...
- Воротит? Как не поворотит? С ведро выхлестал?
- Два наберется.
- Два! - ужаснулась бабушка. - А та, пигалица-то, - напу- стилась бабушка на тетку Дуню, таящуюся за спиной дяди Филиппа, - та кикимора-то, нет чтоб мужика окоротить, норму ему определить, сама, холера, туда же! Ведь на чужу сторону человек уезжат... Совет да беседу бы мужу с женой провести...
Отпоив дядю Филиппа рассолом, бабушка послала его в баню, потом опохмелила, угощала стряпней. Полный мешок набила печенюшками, калачами, шаньгами, со слезами провожала супругов к лодке, на берегу крестила новобранца при всем народе, и он смиренно стоял под благословением, большой, сконфуженный, покорный.
Дядя Левонтий, непроспавшийся, с початой бутылкой в кармане, гремел:
- Филипка, держи кординат! Круши врагов на море и на суше! - и лез к брату обниматься.
- Да сокрушит, сокрушит! Не подавай только ему больше, - остепеняла Левонтия тетка Дуня.
Дядю Филиппа и тетку Дуню выплавили на проходящий мимо села пароход. Пароход сбавил пар, взял супругов на борт. Дядя Левонтий плакал, бежал по берегу следом за пароходом, повторяя слова, которые забыл сказать:
- Филипка! Филиппушка! Братан!..
Высыпавший на берег деревенский люд почтительно говорил меж собою: "Шишка Филипп-то наш! Гляди, пароход застопорили. Выплыви бы кто из нас, так хоть заорись - не возьмет. Такой человек и в армии не затеряется. Его и в армии чином не обнесут..."
После я узнал - дядя Филипп оттого так рано нынче был в гостях, что разразился "дальневосточный конфликт" и его "нибилизовали" крушить "самураев". Приходило нам от него несколько обстоятельных писем с пожеланием всем родным здоровья, а друзьям приветы с Дальнего Востока, затем из Финляндии.
Погиб дядя Филипп в сорок втором под Москвой, где командовал ротой сибирских лыжников. Тетку Дуню я как-то встретил на Красноярском речном вокзале. Стоял в очереди за билетом на пароход, ко мне кинулась маленькая старушонка, распихивая народ, и поцеловала шершавыми, точно груздок, губами.
- Я гляжу со щеки-то -
