Ильича Потылицына. На самом же деле... Хорошо, дров много и топор с собой смекнул захватить, а то взопрелому человеку и пропасть - раз плюнуть.
Всю ночь возле огня вертелся в обнимку с собаками - они охотника греют, он их. Утром снова в погоню. Соболишку надо бы в чистую тайгу выгнать, но он ушлый, не идет из логов. Еще денек побегали, белок начали есть и шипицу с кустов. Лишь на третий день загнали в дуплистую валежину соболька, охотник забил деревянными пробками с той и с другой стороны дупло - собаки соболя слышат, гнилое дерево зубами рвут, аж щепки крошатся. Охотнику помочь бы им, отверстие прорубить, но он ни рукой, ни ногой - уходился, ухряпался.
Ветка с Хнырем все же прогрызли дерево, и оттуда, из дупла, черным дымком выбросило соболя, собаки цап его и давай пластать. Охотник, где силы взялись, пал меж собак, отбирает зверька - изорвут шкурку. Ветка окриком очуралась, отскочила. Хнырь до того озверел, что цапнул охотника за руку да и прокусил ее до кости.
Идут домой, плетутся - охотник впереди едва лыжи передвигает, собаки сзади, опустив хвосты и головы. "Что же ты, сукин сын, себе позволяешь? - ругается охотник. - Столяра без руки оставить - все одно что жениха без нужного предмета, ремесло потеряешь, хлеба на старости лет лишишься..."
Дома новая напасть - нету хозяйки! Убежала дорогая Маня в деревню и в поселок народ созывать: муж в тайге потерялся. С народом при помощи горючки разобрались, что и как. Но рука долго болела. Хнырь на глаза не показывался, не ел, не пил, ребра наружу у него вылезли, пока свою ошибку не осознал. С тех пор не кусается, но и дядю Мишу в тайгу не шибко манит.
А белки, соболька и колонка развелось много. К огороду козы подходят. Осенью маралы за баней трубят.
- Когда люди друг дружку бьют - им не до зверя лесного... По морозу приходи, постреляем, - пригласил дядя Миша. - Я один-то не шибко ходок в тайгу, кашляю так, что зверье разбегается.
Тетя Маня уже управилась по хозяйству, пекла блины - они с жирно утихающим шипением растекались на сковороде. По избушке вкусно расползался смрад сытного коровьего масла, подгорелого жидкого теста. Отсветы от жарко полыхающих в печи углей шевелились за занавеской и красно выплавляли фигуру стряпухи.
- Проспали все царство небесное! - добродушно поносила нас от печи тетя Маня. - Вот дак рыбаки! - И сама себе подпела: - Рыбаки ловили рыбу, а поймали ра-а-ака-а-а.
Тетя Маня и опохмелиться успела, догадался я. Не сделалась бы от уединенности эта парочка пьяницами - пьяниц в нашей деревне да и в родне нашей и без них хватает.
- Как ты, Миня, храпел, штоб тебя лешаки взяли!
- А ты? - взъерошился дядя Миша и передразнил ее на манер поросенка, морща нос: - Хур-хур, хур-рры-ы-ы-ы...
- Полно врать-то! Вихтор, скажи, кто храпел? Как на суду.
Я выскочил из-под полушубка, натянул штаны и, махнув на стряпуху рукой, пошел умываться. Чем-то все-таки тетя Маня и дядя Миша подходили друг дружке, и Бог - или черт, по заверению бабушки, - свел их не зря.
Щетинку кольев и обрубыши еловых веток было заметно еще издали. Почти половина манского шивера была перехвачена заездком. Три морды пробно, сказал дядя Миша, стояли в окнах искусно сотворенного заплота. Ловушка, ныне считающаяся браконьерской, возникла, видать, еще на заре человечества. Как только человек обзавелся умом, тут же и мысль ему первая в голову пришла: загородить реку. Так он с тех пор и загораживает реки, землю, себя. Ловушка-заплот, ныне по всему свету распространенная в том или ином виде, тоже в древности придумана была - видел ее подобия почти во всех музеях. Сплетается из прутьев корзина, продолговатая, с квадратным или круглым входом и заткнутым или завязанным выходом. В нашей местности она зовется мордой. Ловушка покороче, попузатей уже именуется
