здоровьица..." Оно и небольшое было, письмецо-то, но обстоятельное, трогательное, в конце письма сообщалось, что Дора и Шура вернулись домой, на центральную усадьбу, но все равно и от них следуют приветы.
К троим этим красноармейцам на свидание никто не приезжал, у всех троих капиталов не велось, и посылка стариков Завьяловых, их доброе письмо заменили ребятам домашние приветы и посылки. Они делились гостинцами с теми, к кому вовсе никто не приезжал, никто ничего не присылал. В других ротах ахали и удивлялись, завидовали товарищам своим, сподобившимся так отличиться и такое внимание завоевать у мирного населения, потрудившись на сельхозработах! Петька Мусиков, шнырявший по базарчику, снова объелся, снова почту гонял. Леха Булдаков на базаре отыскал банду картежников, объегоривал доверчивых простаков-чалдонов.
Понимая ситуацию - не за тем ехал человек в такую даль, чтобы всех перецеловать, - дневальные бросились отыскивать ротного и нашли его в помещении для командиров. Он, рожа наодеколоненная, гордыню проявил, характер показал - на восторженное сообщение отреагировал холодно:
- Чего раздухарились-то? Как навидаетесь с дорогой начальницей, сюда ее проводите.
Валерия Мефодьевна тоже не вдруг-то поспешила к командиру в уединение, пока не обласкала всех своих парнишек, пока не обсказала все о делах совхозных, в особенности подробно о тоскующих зазнобах, с места не сдвинулась.
- Ну и панику ты на сибирское войско навела! - поднимаясь навстречу гостье, рассмеялся Щусь.
- Я вот всех девчат из Осипова обозом сюда доставлю. Такая ли еще паника будет! - Валерия Мефодьевна обняла Щуся, отступила на шаг, оглядела с ног до головы. - Ты вот один не сохнешь. Совсем бравый кавалер сделался в новой-то амуниции. Есть хочешь?
- Хочу.
- А выпить?
- Как всегда.
- А-а...
- Ну, это само собой разумеется!
- Хулиган.
- Командование так не считает.
- А что оно, командование, в людях понимает? Да еще в таких самоуверенных, как ты?
"Ночевать останется", - шелестел шепот в первой роте. "Ага, ночевать! - осаживал служивых Коля Рындин. - А коня куды? Я вот сходил, супонь и чересседельник распустил, из кошевки сена коню бросил..." - "До коня ли тут, ковды сердце в клочья?!" - "Все одно коня кормить и поить надобно..." - "Вот и напои, помоги родному командиру. Он родину потом спасет!.."
Однако дружба дружбой, но служба - службой. Поздним вечером Валерия Мефодьевна тихо-мирно убралась из казармы, прикрывая шалью растерзанные губы, и, к удивлению своему, обнаружила совхозную лошадь обихоженной, напоенной и бдящего возле лошади солдата в кошевке под сеном нашла.
- А-а, это ты, Коля?
- Я, я, Валерия Мефодьевна. Щщас запрягу. На всякий случай при коне был. Тут ведь народ-то хват на хвате, ой-е-ей, оторвы! Токо моргни - ни хомута, ни шлеи, ни седелки - на подметки утартают, после и подметки оторвут.
- Спасибо, Коля. По Аньке-то тоскуешь?
- Да как те сказать? С одной стороны, навроде тоскую, с другой стороны, и нековды. Сборы-соборы, суета, не забыть бы чего думаешь, команду в срок и ладом сполнить норовишь.
- С одной стороны! С другой стороны! Я вот возьму да привезу девчат. Плачут они, дуры, по вас. - Валерия Мефодьевна чуть было не проговорилась, что Анька получила похоронку на мужа и теперь плачет по нему, а может, по Коле, может, и по обоим сразу - баба она сердобольная.
- Дак че тут сделаешь? - развел руками Коля Рындин. - Отродясь так было: бабы плачут, мужики скачут! - Обрядив лошадку, вежливо подтыкав под сиденье остатки сенной объеди, Коля Рындин со вздохом добавил: - Насчет девчат, пожалуй что, не успеешь. Робята сказывали - завтре отправка. А солдаты от веку больше царя знают. Ну, спасай
